Анна Ведута. Не молчите Это очень важный и трудный для меня текст. Прошу отнестись с пониманием. При этом должна сразу отметить, что у меня всё хорошо и я очень счастливый человек - не нужно жалости или сочувствия, просто примите к сведению. Ну, начнём перекрестясь. Сегодня пришли новости: «декриминализации побоев в семье «заслуживает внимания», заключило правительство». Внимания, значит, заслуживает. Большинство своих «очень ценных мыслей по теме» я стараюсь держать при себе. Но вот взвесив все «за» и «против», я решила, что это тот редкий случай, когда моё высказывание может принести кому‑то пользу (или предостеречь). Я не рассказала об этом даже во время известного флешмоба, но сейчас, похоже, настало время. Несколько долгих лет в своей университетской юности я была в очень токсичных отношениях и была жертвой домашнего насилия. Писать об этом трудно - многие не поймут и осудят. Но только благодаря проекту https://okl.lt/5mT0E и нескольким эфирам главы проекта Анна Ривина (Anna Rivina) на эту тему, я поняла, что если бы я знала всё это раньше, можно было бы многое предотвратить. В частности, я очень рекомендую почитать расшифровку вот этого эфира: (не смотрите, что лайф - эфир хороший). Начну с главного: как и подавляющее число жертв Я МОЛЧАЛА. Аня говорит, что домашнее насилие - это прежде всего подавление одним партнёром другого. Начинается всё с психологического давления: будущую жертву изолируют от тех, к кому она могла бы обратиться за помощью: друзей, родителей. Ей говорят, что «её подруги дуры и просто ей завидуют». Всё это было в моём случае. Я верила каждому слову. Мама видела, что происходит, но я ничего не давала ей сделать. Дальше. У насилия три стадии: сгущение конфликта (он чем‑то недоволен в тебе), сама кульминация (ссора и/или рукоприкладство) и медовый месяц. Первая стадия у меня была почти перманентно: человек всегда был чем‑то недоволен, я всегда была в этом виновата. Однажды он разбил машину матери и позвонил мне со словами «я не знаю, о чём ты думала, ведьма, но я попал в аварию». Ведьма готовила ужин и думала сколько сыра класть в салат. Но перед кульминацией его как правило всё же провоцировала ревность. В самый первый раз на глазах у компании из 3 человек он швырнул меня об стену, приподнял за шею и начал душить. Один мальчик пытался его от меня оторвать. Получил в лицо. После был медовый месяц с выпрашиванием прощения на коленях, залечиванием синяков и вот этим всем. Статистики, как известно, немного и она не то что бы точная (жертвы молчат, напомню). И тем не менее из тех данных, что есть, разброс грубо 70 на 30 – 30% не возвращаются к насилию после первого инцидента. Я была в числе 70%. Случаи стали повторяться. Его мама психолог, (выступала тут тоже в рамках флешмоба). Когда я пришла и сказала «он выбил у меня бокал из руки, а потом повалил на пол и бил головой о кафельный пол. Что мне делать?» она сказала «он не мог, ты всё придумала». И добавляла, что я его провоцирую своими истериками. Психолог. При этом ей он при крупных ссорах тоже столы переворачивал и предметами швырялся. Но не мог, да - с чего б ему. Мои вещи ломал постоянно, это было в порядке вещей. Я опущу остальные аспекты насилия (всё итак ясно), но отмечу, что доминантой всё-таки оставалось психологическое давление. Почему я так долго терпела? Потому что была убеждена (им), что вот он наш особый путь, мы особенные, не такие как все, и «просто такая сильная любовь», страсть и так далее. Что мама меня накручивает, что подруги дуры и простушки. Более того, я ещё очень долго считала, что во всём этом ВИНОВАТА Я. Теперь кол ту экшн и цель этого поста. Особенно обращаю внимание людей, которые опять напишут про «эмоциональный эксгибиционизм» и «зачем, мол, надо такое рассказывать». Девушки, милые, смотрите на эти знаки!!! Не позволяйте себя изолировать, контролировать, подавлять. Это НЕ забота - это опасно. Нельзя. Уходите раньше. Меня из этих отношений спасли, физически вытянули. Потом я долго лечила депрессию и многие другие вещи, которые развились на фоне этих «прекрасных гармоничных отношений». У этого человека всё хорошо, он социально успешен и его избранница безумно красивая молодая женщина. Я обращаю на это внимание, потому что домашнее насилие – это не обязательно про «маргиналов, алкашей, нищету». Нет, ребята. Это ещё и про людей с двумя высшими образованиями, знающими языки и регулярно путешествующими по миру. В рамках флешмоба ещё как минимум одна девушка «из хорошего круга» рассказывала про аналогичную ситуацию. Это повсеместно. Прочитав расшифровку эфира с Аней я задумалась о том, что очень хочу, чтобы я была первая и единственная, с кем герой моего рассказа так обходился. Чтобы на мне это началось и кончилось. Но я также задумалась и о том, что если бы меня в момент, когда это происходило, прямо спросили «да или нет?!» - я бы всё отрицала и выгораживала его. А что если и у многих, у этой девушки, так? Подытоживая. Не молчите. Ищите помощь сразу. Не будьте как я – не тратьте годы жизни на такое. Это у меня был хоть и серьёзный и долгий и мучительный, но роман. И он хоть и ужасно, но кончился. Детей нет - всегда можно уехать к маме‑папе. А если это брак и/или идти некуда? И еще раз, вам всегда помогут на
Т.Фельгенгауэр ― У микрофона Татьяна Фельгенгауэр. Сегодня разговариваем с Анной Ведута. Если коротко, глава англоязычной версии Медузы. С конца сентября 2016 года Анна работает уже скорее как журналист, встала по ту сторону баррикад. Сейчас узнаем, каково это быть журналистом.
Когда тебя представлял Иван Колпаков, главный редактор Медузы, он говорил, что твоя задача сделать издание для людей, которые профессионально интересуются российской повесткой в США. Вот за то время, что ты работаешь в англоязычной Медузе, по твоим оценкам много ли таких, профессионально интересующихся Россией людей? То есть для кого, в принципе, ты работаешь?
А.Ведута ― Привет, во-первых, Таня. Спасибо большое за этот разговор. Я бы хотела сразу оговориться, в реальности я не работаю полноценно как журналист. Моя должность формально называется «Директор по внешним или международным связям», Global Outreach Director.
Я какое-то время, действительно, много занималась именно контентом англоязычной Медузы, но сейчас мы от этого уходим. Мы наняли редактора Кевина Ротрока, вот, недавно, и по большей части писать всё будет он, потому что… Ну, я как не была журналистом, так и не стала им, в общем-то. То есть я больше занимаюсь сейчас в данный момент продвижением бренда и, так сказать… Даже не знаю, как по-русски сказать. Повышением осведомленности аудитории о наличии вообще такого формата, такого ресурса и возможности, собственно, получать какие-то независимые новости из России на английском языке в разных форматах – от рассылки до, собственно, вот сейчас опять вернется сайт, и соцсети, и какие-то другие экспертные исследовательские вещи, которые мы могли бы делать.
Что касается аудитории, да, сейчас Россия – это прям «top of the agenda», что называется, то есть она, действительно, горячая тема здесь, на Западе. И это, конечно, и хорошо, и плохо одновременно для профессионалов, которые занимаются российской повесткой, потому что слово «русский» сейчас одновременно и популярное, и токсичное. Потому что в связи с тем, что происходит… Я не хотела бы уходить в подробности по поводу того, что происходит в американской повестке относительно расследований… Боже мой, я забываю теперь русские слова. Внедрения, наверное, российских хакеров.
Т.Фельгенгауэр ― Да-да-да. Влияния. Влияния российских хакеров на американские выборы.
А.Ведута ― Да. Именно вот по этой причине очень много здесь, конечно, всяких происходит и спекуляций, и очень много каких-то, действительно, довольно эмоциональных реакций, и зачастую факты не всегда соответствуют действительности в плане того, что это догадки или, допустим, действительно, спекуляции внезапно преподносятся как уже установленные факты. И это порождает такую некую энтропию, которая дает негативную коннотацию слову «русский».
И именно поэтому, как ни парадоксально, спрос на, действительно, какие-то независимые источники из России проверенные и фактологически выверенные возвышается очень сильно. Потому что очень много белого информационного шума, и люди, особенно десижн-мейкеры, такие как, я не знаю там, люди в правительстве, в Конгрессе, я не знаю, сенаторы – им тоже важно понимать. Потому что очень много информации про Россию, да? И сейчас это поскольку это то, в чем нужно разбираться для того, чтобы понимать вообще, как принимать решения, из-за этого, в принципе, становится востребованной вот такая независимая журналистика, и поэтому я бы сказала, что это очень даже популярно в последнее время.
Т.Фельгенгауэр ― Ну, то есть можно сказать, что аудитория людей, которые интересуются новостями из России и новостями внутри России, она растет?
А.Ведута ― Она растет. И это то, из чего я исходила изначально, когда вообще выстраивала там процессы этой нашей английской Медузы, что нет смысла пытаться погреть океан, да?
То есть, безусловно, рядовым американцам – да, им интересно… Например, я не знаю, садишься в Uber, тебя спрашивают (ну, естественно, всё равно есть акцент): «А откуда ты? Ой, из России? А как интересно, а расскажи». Но им не интересна там политическая составляющая, им это интересно на каком-то человеческом уровне. И то это не то, с чем они просыпаются каждое утро там «Боже мой, а как же живут люди в России?» Конечно, такого нету.
В то время как те, кто, действительно, занимается этим профессионально, то есть, скажем, академики, профессора в университетах, студенты, которые изучают Россию, естественно, люди в правительстве и в Сенате, в Конгрессе, журналисты, которые, опять-таки, по своей профессии, по своей специализации занимаются Россией. Вот, они да, они основная аудитория, потому что для них, в общем-то, в первую очередь делается этот контент. И это была моя такая, основная позиция изначально, что мы не будем пытаться захватить всех – давайте захватим тех, кому это, действительно, профессионально интересно, а дальше это уже может распространяться… Там, если будем, действительно, делать какие-то интересные форматы для публики обычной, то, конечно, наверное, в какой-то момент оно и выйдет на массовость. Но сейчас, скажем, угол стоит именно на качестве аудитории, а не на ее количестве. То есть, условно говоря, там если прийти в Конгресс к стафферам и спросить: «Что вы читаете?», они говорят: «Мы читаем, вот, рассылку Медузы ежедневную. Спасибо. Очень хороший формат, нам очень удобно, мы сразу понимаем, чего к чему». Вот, того и добивались, в общем-то.
Т.Фельгенгауэр ― Говоря о качестве: я не так давно была и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке, у нас были встречи с преподавателями журфаков и с людьми, которые занимаются Россией. И, в общем, судя по тем вопросам и по тем проблемам, которые мы обсуждали, есть проблема общая внутри США – некое падение экспертизы по России.
А.Ведута ― Абсолютно.
Т.Фельгенгауэр ― Заметила ли ты что-то подобное? И в этом плане получается, что сейчас в Америке пытаются воспитать что? Новое экспертное сообщество, которое занимается Россией?
А.Ведута ― Да. Ты знаешь, это, действительно, проблема. Собственно, почему я и сказала, что мы ориентируемся именно на профессионалов, которые занимаются Россией. Ровно поэтому – потому что, действительно, экспертизы… То есть сейчас никакая экспертиза не лишняя просто потому, что… Ну, прямо скажем, до 2014 года Россия была, скажем, ну, очень сильно не на повестке. Вот! Я вспомнила, как это будет по-русски: «Не на повестке». И, соответственно, как бы, фокус потерялся. Очень много готовили специалистов, которые, как бы, изучают арабоязычный мир, то есть ислам стоял, как бы, проблемой номер один. В общем, те, кто занимался Россией, это вот какие-то уже такие славянофилы, знаешь, «времен Очаковских и покоренья Крыма», то есть те, кто еще занимались этим во время «Холодной войны», советологи. Ну и какие-то просто, действительно, прям совсем энтузиасты, которым интересно всё равно продолжать заниматься этим.
А потом в 2014 году, когда, собственно, случилась аннексия Крыма и Россия снова вышла прям на повестку, и с тех пор уже оттуда не уходила, потому что как-то очень понравилось, видимо, нашему президенту быть в фокусе внимания. На то, что это очень негативный фокус внимания, но, тем не менее, вот ему нравится. Поэтому она теперь не уходит из повестки, а экспертов как таковых, которые могут разбираться в нюансах именно, да? Не просто «это черное, это белое, давайте напишем манифест», а именно тех, кто, действительно, в состоянии разобраться в деталях и понять, что да, несмотря на то, что нам и хотелось бы, может быть, думать, что вот это произошло вот так, но нам нужно всё равно залезть в нюансы и посмотреть: а, действительно, так оно или нет? То есть, ну, совы не то, чем кажутся, так сказать. И таких людей здесь, действительно, не так много сейчас, и поэтому любая экспертиза, которая приходит особенно от людей, которые, ну, как вот мои коллеги занимаются Россией и имеют там сеть источников в России, понимают вообще, так сказать, чем бьется сердце у людей, то, конечно же, это очень ценная информация для людей, которым хотелось бы получать, может быть, от местных экспертов, действительно, стоящую экспертизу, но ее просто нету.
Т.Фельгенгауэр ― Но ты уехала из России 2 года назад, если я ничего не путаю.
А.Ведута ― Почти 3, ты знаешь. 2,5 получается уже.
Т.Фельгенгауэр ― И сначала ты училась в Колумбийском университете, и потом уже нашла работу. За вот эти почти 3 года не возникает ощущение, что ты отрываешься от новостной повестки России и уже чего-то не понимаешь, чего-то не замечаешь, что-то кажется не важным или, наоборот, почему-то выходит на первый план? Потому что есть такая опасность: когда ты не в стране, ты теряешь вот это, знаешь, условно ощущение на кончиках пальцев.
А.Ведута ― Ты знаешь, и да, и нет. Вот, честно скажу. Потому что из-за того, что я занимаюсь российской повесткой и здесь я, в принципе, воспринимаюсь как эксперт по России тоже. Меня часто приглашают куда-то там выступать, на какие-то частные встречи, где просто спрашивают: «Скажите, а что Вы думаете про это, а что вы думаете про это?» И, конечно, ты не теряешь свой, так сказать, угол, ну, остроту восприятия просто потому, что приходится, это твоя работа. Невозможно упускать детали.
А с другой стороны, именно какие-то эмоционально воспринимаемые вещи… То есть, ну, условно говоря, когда я работала еще с Алексеем и…
Т.Фельгенгауэр ― С Алексеем Навальным, давай поясним, да. Анна Ведута была пресс-секретарем Алексея Навального, и прошла с ним через все перипетии и кировских судов, и кампании по выборам мэра города Москвы.
А.Ведута ― Да, совершенно верно. До августа 2014 года я была пресс-секретарем Алексея Навального и Фонда борьбы с коррупцией. Так вот, когда коллеги из ФБК были моими еще совсем коллегами (да я и сейчас, в общем-то, о них отзываюсь как о коллегах, потому что в некотором роде общее дело делаем, но тем не менее), когда ты находишься внутри ситуации, вот эти все новости условно про обыски, про, я не знаю, полиция пришла в офис… Когда ты там находишься, ты вообще этого не боишься. То есть реально это воспринимается как рутина. Ну да, это очень плохо, это всё безумно неправильно и незаконно, естественно, но твое эмоциональное восприятие вот этого всего притупляется радикально.
Тебе пишут, не знаю, родственники или еще кто-то: «Ой, боже мой, как страшно за вас!» А ты такая: «А, ничего страшного», ну, то есть «Переживем. Прорвемся». Там вещи бывают и пострашнее – вон, у Алексея брат где-то в тюрьме, да? Что может быть хуже, чем это?
А сейчас отсюда, конечно, все эти задержания, допустим, детей, этих подростков 26-го, ну и не только подростков, а в принципе массовые задержания 26-го марта. Или, например, административный арест моих бывших коллег из ФБК после прямой трансляции. Конечно, отсюда выглядит куда более страшно, чем если б я находилась внутри ситуации. Поэтому, наверное, мой тон донесения этой информации более эмоциональный и такой, драматизирующий, чем он был бы, если бы я то же самое делала из России. Вот это совершенно однозначно. Потому что когда ты привыкаешь к нормальной жизни, к нормальному обращению, то, конечно, тебе такие вещи кажутся безумно дикими. Естественно, это очень страшно именно на человеческом уровне за людей.
Т.Фельгенгауэр ― Насколько вообще окружающая действительность политическая в первую очередь американская вообще поменяла твои взгляды или твой подход к самой политике? Потому что понятно, что в России это такая, совершенно отдельная, очень специфическая штука (политика).
А.Ведута ― Ну, ты знаешь, да, здесь она, конечно, больше гораздо интегрирована в социальные и, я бы сказала даже, какую-то ежедневную рутину людей. Допустим, сходить на протест, как мне рассказывала там одна приятельница-американка, она говорит: «Вот, для нас, в общем, с детства, ну, со школы сходить на протест – это, как бы, такая рутина, знаешь, как поделку сделать в классе по труду». То есть, сегодня мы, не знаю, рисуем картинки, выращиваем кустики, а завтра мы идем протестовать против глобального потепления или против войны в Ираке. И это нормально, это часть культуры. Не только политической.
То есть такого понятия типа «Вы знаете, я политикой не интересуюсь» я здесь почти не встречала. Возможно, это связано с тем, что я сначала жила в Нью-Йорке, а теперь живу в Вашингтоне. Это такие, очень демократичные, синие, так сказать, штаты. И плюс я училась в очень либеральном университете. Колумбийский университет – он славится тем, что это оплот либерализма. Поэтому, возможно, дело в моем окружении, конечно: я практически не вижу людей, которые не были бы заинтересованы и не были бы интегрированы. Я не могу сказать, что я раньше для себя это воспринимала, что это что-то отдельное. Нет. С момента, как я стала интересоваться политикой, для меня это тоже неотделимые вещи. Моя повседневная реальность и политический активизм.
Но, к сожалению, в России это не так воспринимается в большинстве своем. Недавно этот кейс про то, что «Ой, у нас не политический митинг по поводу сноса пятиэтажек». У меня эта мысль уже совершенно в голове не укладывается. Ну, всё про политику. Всегда. Это же просто аксиома.
Т.Фельгенгауэр ― По поводу активизма. Понятно, что в России такой, серьезной очень площадкой для выступлений являются социальные медиа. Они во многом заменяют, замещают средства массовой информации или улицу. И довольно горячие дискуссии разворачиваются не в ток-шоу на федеральных телеканалах, потому что там… Ну, как? Там есть горячие ток-шоу, но они, в основном, про Украину или, там не знаю, про какие-то…
А.Ведута ― Про Сирию.
Т.Фельгенгауэр ― Да, Сирию или про суперзвезд, кто куда деньги потратил. Возвращаясь к моему вопросу. Активизм в соцсетях – он был прям ярко заметен в историях с законом о домашнем насилии. И вот этот флешмоб «Я не боюсь сказать». Для тебя это была важная площадка? Это же такая, чисто российская проблема. Или нет?
А.Ведута ― Нет, это совершенно не российская проблема. Это, к сожалению, до сих пор мировая проблема. Да, наверное вот, что, действительно, очень сильно поменялось с момента моего переезда в США, это то, что у меня появилась возможность открыть глаза на все вещи, которые я до этого откладывала в долгий ящик как не важные. Теперь я понимаю, что всё это взаимосвязано и одно без другого просто не бывает. Но раньше мне казалось, что «ну, об этом я подумаю потом. Сейчас борьба с коррупцией, свергнем Путина, а потом будем думать о том, что вот у нас здесь с домашним насилием».
Нет, на самом деле, так не работает. Это всё взаимосвязанные вещи. Я боюсь тебе соврать. Но то ли в первый, то ли во второй год, значит, в ООН был год женщин, борьбы за равноправие. Тогда, вот, Эмма Уотсон… Нет. Уотсон или?.. Я всё время этих Эмм двух путаю. Одна которая в «Ла-Ла Ленде», а вторая которая «Красавица и чудовище» и активистка. Я все время забываю, кто из них кто.
Ну, в общем, та, которая британская актриса, она выступала в ООН с речью по поводу феминизма. И не могу сказать, что именно тогда у меня глаза открылись, но во время обучения в университете я очень много стала читать по поводу того, какой процент домашнего насилия по всему миру. Ну, естественно, он разнится от страны к стране, но даже в цивилизованных странах это всё равно каждая третья женщина, что, в общем-то, кошмар.
Вот, у нас был кейс в Дагестане по поводу… Я даже не знаю, как это по-русски сказать правильно, чтобы перевести термин, но я бы перевела как «уродование». Это, конечно, никакое не женское обрезание (нет такого понятия как женское обрезание), это, собственно, просто уродование гениталий. По-моему, это было осенью 2016 года, когда этот доклад был обозначен.
Но я об этом прочла раньше. Я просто даже не представляла, что такие практики существуют, а они существуют и до сих пор распространены. Правда, в племенах африканских, но тем не менее. До сих пор в XXI веке существует такая дикость. Потом я узнала, что она существует и у нас в стране тоже.
Т.Фельгенгауэр ― Прости, что я тебя перебиваю. По поводу того, что я сказала, что это такая, российская проблема. Ну, понятно, что она общемировая. Я говорю про отношение к этой проблеме, такое, очень странное российское. И законодательное, и прочее. Я про эту специфику.
А.Ведута ― Вот это, собственно, то, что для меня стало понятно. То есть когда я уехала и побыла какое-то время в культуре, где, действительно, понимают, что это большая проблема и с ней надо бороться, и, допустим, вводить какие-то там обучающие классы на кампусах университетов против сексуального насилия. Здесь эту проблему признают и ее уважают, и, конечно, есть там ряд людей, каких-то социальных слоев, которые отказываются и не хотят, но, всё же, какой-то большой шаг вперед. Тогда как у нас это вообще не считается чем-то таким: «Да подумаешь, там. Не выносите сор из избы».
Что я сделала со своими соцсетями? Когда я узнала о том, что будет принят, ну, по крайней мере, будет рассматриваться закон о декриминализации домашнего насилия, я поняла, что… Да, я не рассказала эту историю во время флешмоба «Я не боюсь сказать», потому что тогда у меня всё еще не хватило на это смелости и я рассказала другую историю, как меня попытались изнасиловать, но, слава богу, повезло. Но когда речь зашла именно о домашнем насилии, про то, как вообще эти отношения выстраиваются, как в них попадаешь и как в них задерживаешься, и прочитала много литературы, прослушала интервью людей, я поняла, что, наверное, если я это сделаю, ну, вот, просто расскажу об этом на широкую аудиторию, то это привлечет внимание к проблеме и, может быть, чуть-чуть больше об этом станут говорить. Ну, потому что всегда личный опыт, личная история – она всегда лучше считывается, чем если просто какими-то общими словами написать, что «Знаете, это плохо».
Поэтому я решила рассказать свою историю о том, как я в свое время подверглась таким отношениям и через что я прошла, и, собственно, призвала всех обратить внимание, что декриминализация – это неправильно, а также что нельзя говорить вот эти вот ужасные слова, что, типа, «сама виновата». Потому что жертва не бывает виновата – это просто культура насилия говорить такие вещи.
Ну и, соответственно, фидбек, который я получила, собственно, и тоже – я бы сказала, что соотношение, ну, грубо говоря, было 30 на 70. 30% людей, которые поддержали, и 70%, которые «сама виновата, дура. Зачем ты об этом вообще рассказываешь? Что за эмоциональный эксгибиционизм? Да понятно, она сама этого хотела». Ну, в общем, всё то, против чего, собственно, и направлен мой активизм в этом смысле, вот, ровно на разрушение этих стереотипов, что нет такого.
Т.Фельгенгауэр ― И стоило ли тогда оно того? Стоило ли переступать через себя, рассказывать, что с тобой произошло, и делать всё, чтобы этот рассказ был максимально распространен? И сайт «Эха Москвы» чтобы его публиковал. Оно того стоило?
А.Ведута ― Знаете, я думаю, что да. Это вот как раз тот случай, где я считаю, что нужно греть океан. Вот, я понимаю, что это та повестка, на которой я сталкиваюсь со многими даже своими друзьями и приятелями, и моими фолловерами, которые отказываются ее сейчас принимать. Я уверена, что рано или поздно к этому придет большинство из них. Ну, получается, что идешь неким таким флагманом. Это довольно тяжело, это довольно неприятно всё, но я считаю, что это нужно делать, потому что кто-то должен это делать.
Хорошо, сейчас они не принимают это, через какое-то время они примут. Я тоже не сразу к этому пришла. Абсолютно нет. У меня тоже была мизогиния в свое время, и тоже считала, что феминизм – это вообще ерунда какая-то, и это просто потому, что девушки несчастливы в личной жизни. Совершенно это всё не так, и об этом просто нужно говорить, спокойно, постоянно объяснять. Если на тебя нападают, то вежливо прояснять свою позицию, ну, раз, наверное, 150, 300, 400. Не знаю, сколько. Сколько потребуется.
Ну, вот, как мой предыдущий начальник Алексей Навальный тоже борется, ему часто говорят «Знаете, с ветряными мельницами вы боретесь». Но тем не менее, он идет разговаривает с людьми, которые ему плещут зеленкой в лицо. Ну, ничего.
Т.Фельгенгауэр ― Если бы не было этого переезда в США на учебу, ты бы была так откровенна или нет? И ты смотрела бы на феминизм так, как ты смотришь сейчас?
А.Ведута ― Трудно сказать. Ты знаешь, у меня есть ряд приятельниц, ну, даже моих подруг, в общем-то, которые, совершенно никуда не уезжая, к этому пришли. Я не исключаю, что со мной бы тоже это случилось. Я сейчас уже ретроспективно просто не могу сказать, потому что, действительно, это произошло со мной здесь. Но произошло во многом потому, что я читала их посты, разговаривала с ними и слушала их интервью. Ну, я, в частности, говорю там про Анастасию Каримову, про Анну Ривину, про Марию Давтян, вот про этих людей. То есть они никуда не уезжали. Ну, Настя сейчас уехала, но до этого – нет. То есть она начала интересоваться задолго до.
Поэтому я думаю, что вполне могло быть так, что я приду к этому и раньше. Но сейчас я уже просто не могу сказать. История не знает сослагательного наклонения.
Т.Фельгенгауэр ― Да. Ты знаешь, что для России вопросы феминизма и вопросы домашнего насилия – это… Ну, там, про домашнее насилие вообще не принято говорить, а на феминисток-то смотрят скорее как на каких-то блаженных, истеричных и просто агрессивных теток. И совсем другое отношение в США.
А.Ведута ― Да нет. На самом деле, во многом схожее. Я сейчас поняла, что знаешь что? Наверное, такой поворотной точкой как раз в моем отношении к теме стал как раз тот самый флешмоб «Я не боюсь сказать». Потому что когда я увидела, какой масштаб у этого всего, это дало мне переосознать свои собственные. То есть там же какая проблема? Когда это происходит с тобой и ты думаешь, что ты сама виновата, то тебе кажется, что это только потому, что ты какая-то неправильная женщина и поэтому это произошло с тобой. С правильными, хорошими женщинами такого не происходит.
А, вот, после того, как произошел флешмоб «Я не боюсь сказать» и, как бы, и наши знакомые там, и наши подруги, и наши друзья рассказали вот эти вот все ужасные вещи, я поняла масштаб, то есть до какой степени это распространено, просто об этом не говорят. Поэтому, наверное, я бы, наверное, даже и будучи в России, это всё осознала.
Что касается безумных истеричных теток. Ну, надо отметить, что и в Америке есть радфем. И здесь точно так же есть очень консервативные слои населения. Ну, во-первых, это по большей части те, кто голосовали за Дональда Трампа, и так называемые реднеки. Ну, в общем, это ржавый пояс, да? То есть они традиционно очень завязаны на таких, традиционных христианских ценностях, католических даже, и у них очень популярно, например, движение пролайферов. То есть я помню, когда я ходила на инаугурацию Трампа и разговаривала там с людьми, мне на полном серьезе… И это было для меня совершенно каким-то шоком, потому что стоит девушка и на полном серьезе мне рассказывает, что Верховный суд должен запретить право на аборты. То есть просто запретить. А также отменить разрешения на запрещение однополых браков, потому что это, значит, не духовно. И тут у меня, конечно, просто случился…
Т.Фельгенгауэр ― А как они называются? Пролайферы?
А.Ведута ― Пролайферы, да. Ну, типа за жизнь. И я долго расспрашивала эту девушку, говорю: «Послушайте…» Она, в общем, молодая там, всё, там, обручена, то-сё, у нее в порядке, то есть не то, чтобы она там какая-то тоже, не знаю там, повернутая религиозная фанатичка. Нет, совершенно молодая современная девушка.
Я спрашиваю: «А, вот, ну скажите, а допустим, если у вас ребенок случился в результате изнасилования или, допустим, по медицинским показаниям вы не можете его выносить. Или, там допустим, он заведомо родится инвалидом и будет обречен на жизнь, полную страданий. Как быть в этой ситуации? Неужели, всё равно?» - «Нет, убийство – это плохо».
Ну, на мои доводы, значит, «А, вот, а с этими?» - «У нас, - говорит, - есть друзья, которые дети изнасилований, результаты изнасилований. Ну, в общем, и мы рады, что они родились».
Ну, то есть вот такой подход, да? То есть у них подход такой, что ты не можешь решать за неродившегося человека, потому что, ну, у него-то не будет слова в этом разговоре. То есть ты не можешь решать – вот, пусть он сам родится и сам скажет, чего он хочет делать. А, вот, ты не можешь за него решать.
Но это, в основном, свойственно консервативным штатам. Но я к чему? Что здесь тоже движения, которые, собственно, пытаются, на мой взгляд, продвинуть какой-то здравый смысл, что, может быть, женщина сама будет решать, что делать с ее здоровьем, может ли она воспитывать этого ребенка и так далее? Они здесь точно так же порицаются, как и у нас. То есть тоже вот эти блюстители традиционных ценностей – они здесь очень даже сильны. Для меня это было открытием. Я думала, что здесь такие либеральные, такие открытые.
Т.Фельгенгауэр ― Скажи, для себя ты видишь сейчас больше путь развития как эксперта по России или, может быть, как раз вот те самые темы активизма и защиты прав женщин могут тебя в большей степени увлечь?
А.Ведута ― Ты знаешь, я бы эти 2 понятия не разделяла сильно. Я думала в университете, что, может быть, я смогу поменять как-то радикально свой угол экспертизы, ну, точнее просто поизучать что-то другое, да? Но получается, что уже такое сильное, не знаю, клише что ли, восприятие, учитывая мою биографию, что уже от этого никуда не деться. То есть когда я первое время пыталась сосредоточиться на чем-то другом, меня постоянно звали куда-то выступить экспертом по России. Я просто в какой-то момент поняла, что я от этого не отделаюсь, я могу только наращивать это.
Поэтому конечно, да, для меня очень важны темы феминизма и защиты прав женщин, и я собираюсь дальше этим заниматься, и, действительно, думаю над всякими активистскими проектами, которые я могла бы делать. Но я никогда не отделаюсь от России, поэтому, видимо, это будет защита прав женщин в России. То есть не на международном уровне, а именно в регионе. Ну, потому что я понимаю специфику региона и потому что я понимаю нашу патерналистскую культуру, и какие-то препятствия, которые именно специфичны у нас, служат, так сказать, препонами к естественному распространению этой темы.
Т.Фельгенгауэр ― Спасибо большое. Анна Ведута сегодня у нас в гостях. Татьяна Фельгенгауэр для вас эту программу провела. Ну что? Тогда ждем, Аня, твоих отчетов по обоим направлениям, видимо.
А.Ведута ― Хорошо.
Т.Фельгенгауэр ― Следи, как там Дональд Трамп жмет руку.
Пост из топа,
интересует конкретно вот что: кто эта мама-психолог?
очевидно, что данную специалистку стоит обходить стороной.
"Его мама психолог, (выступала тут тоже в рамках флешмоба). Когда я пришла и сказала "он выбил у меня бокал из руки, а потом повалил на пол и бил головой о кафельный пол. Что мне делать?" она сказала "он не мог, ты всё придумала". И добавляла, что я его провоцирую своими истериками. Психолог. При этом ей он при крупных ссорах тоже столы переворачивал и предметами швырялся."
Оригинал взят у varlamov.ru
в Анна Ведута: он швырнул меня об стену, приподнял за шею и начал душить
Аня сегодня опубликовала очень важный текст . Почитайте и распространите:
Это очень важный и трудный для меня текст. Прошу отнестись с пониманием. При этом должна сразу отметить, что у меня всё хорошо и я очень счастливый человек - не нужно жалости или сочувствия, просто примите к сведению.
Ну, начнём перекрестясь. Сегодня пришли новости: "декриминализации побоев в семье "заслуживает внимания", заключило правительство". Внимания, значит, заслуживает. Большинство своих "очень ценных мыслей по теме" я стараюсь держать при себе. Но вот взвесив все "за" и "против", я решила, что это тот редкий случай, когда моё высказывание может принести кому-то пользу (или предостеречь). Я не рассказала об этом даже во время известного флешмоба, но сейчас, похоже, настало время. Несколько долгих лет в своей университетской юности я была в очень токсичных отношениях и была жертвой домашнего насилия.
Писать об этом трудно - многие не поймут и осудят. Но только благодаря проекту Насилию.нет и нескольким эфирам главы проекта Анны Ривиной на эту тему, я поняла, что если бы я знала всё это раньше, можно было бы многое предотвратить. В частности, я очень рекомендую почитать расшифровку вот этого эфира (не смотрите, что лайф - эфир хороший).
Начну с главного: как и подавляющее число жертв Я МОЛЧАЛА. Аня говорит, что домашнее насилие - это прежде всего подавление одним партнёром другого. Начинается всё с психологического давления: будущую жертву изолируют от тех, к кому она могла бы обратиться за помощью: друзей, родителей. Ей говорят, что "её подруги дуры и просто ей завидуют". Всё это было в моём случае. Я верила каждому слову. Мама видела, что происходит, но я ничего не давала ей сделать.
Дальше. У насилия три стадии: сгущение конфликта (он чем-то недоволен в тебе), сама кульминация (ссора и/или рукоприкладство) и медовый месяц. Первая стадия у меня была почти перманентно: человек всегда был чем-то недоволен, я всегда была в этом виновата. Однажды он разбил машину матери и позвонил мне со словами "я не знаю, о чём ты думала, ведьма, но я попал в аварию". Ведьма готовила ужин и думала сколько сыра класть в салат. Но перед кульминацией его как правило всё же провоцировала ревность. В самый первый раз на глазах у компании из 3 человек он швырнул меня об стену, приподнял за шею и начал душить. Один мальчик пытался его от меня оторвать. Получил в лицо. После был медовый месяц с выпрашиванием прощения на коленях, залечиванием синяков и вот этим всем.
Статистики, как известно, немного и она не то что бы точная (жертвы молчат, напомню). И тем не менее из тех данных, что есть, разброс грубо 70 на 30 – 30% не возвращаются к насилию после первого инцидента. Я была в числе 70%. Случаи стали повторяться. Его мама психолог, (выступала тут тоже в рамках флешмоба). Когда я пришла и сказала "он выбил у меня бокал из руки, а потом повалил на пол и бил головой о кафельный пол. Что мне делать?" она сказала "он не мог, ты всё придумала". И добавляла, что я его провоцирую своими истериками. Психолог. При этом ей он при крупных ссорах тоже столы переворачивал и предметами швырялся. Но не мог, да - с чего б ему. Мои вещи ломал постоянно, это было в порядке вещей. Я опущу остальные аспекты насилия (всё итак ясно), но отмечу, что доминантой всё-таки оставалось психологическое давление.
Почему я так долго терпела? Потому что была убеждена (им), что вот он наш особый путь, мы особенные, не такие как все, и "просто такая сильная любовь", страсть и так далее. Что мама меня накручивает, что подруги дуры и простушки. Более того, я ещё очень долго считала, что во всём этом ВИНОВАТА Я.
Теперь кол ту экшн и цель этого поста. Особенно обращаю внимание людей, которые опять напишут про "эмоциональный эксгибиционизм" и "зачем, мол, надо такое рассказывать". Девушки, милые, смотрите на эти знаки!!! Не позволяйте себя изолировать, контролировать, подавлять. Это НЕ забота - это опасно. Нельзя. Уходите раньше. Меня из этих отношений спасли, физически вытянули. Потом я долго лечила депрессию и многие другие вещи, которые развились на фоне этих "прекрасных гармоничных отношений".
У этого человека всё хорошо, он социально успешен и его избранница безумно красивая молодая женщина. Я обращаю на это внимание, потому что домашнее насилие – это не обязательно про "маргиналов, алкашей, нищету". Нет, ребята. Это ещё и про людей с двумя высшими образованиями, знающими языки и регулярно путешествующими по миру. В рамках флешмоба ещё как минимум одна девушка "из хорошего круга" рассказывала про аналогичную ситуацию. Это повсеместно. Прочитав расшифровку эфира с Аней я задумалась о том, что очень хочу, чтобы я была первая и единственная, с кем герой моего рассказа так обходился. Чтобы на мне это началось и кончилось. Но я также задумалась и о том, что если бы меня в момент, когда это происходило, прямо спросили "да или нет?!" - я бы всё отрицала и выгораживала его. А что если и у многих, у этой девушки, так?
Подытоживая. Не молчите. Ищите помощь сразу. Не будьте как я – не тратьте годы жизни на такое. Это у меня был хоть и серьёзный и долгий и мучительный, но роман. И он хоть и ужасно, но кончился. Детей нет - всегда можно уехать к маме-папе. А если это брак и/или идти некуда?
И еще раз, вам всегда помогут на
Как лучше всего грохнуть политика? Найти на него компромат и в важный для него момент вбросить и распространить.
Или можно распространить в не очень важный момент какой-нибудь очень гнусный компромат.
Я политик фиговый, поэтому компромат произвожу на себя сам и искать его особенно не надо. Уже произведённого хватит на много лет вперёд, там тебе от покерных видеоинтервью до неосторожных высказываний. Поэтому у желающих нанести мне политический ущерб нет сложностей с поиском и сбором. Хотя иногда желающие пособирать всё-таки находятся, вот кто-то работу всех наших точек сбора подписей или вот Лайфньюз мне жучок ставил в штаб.
Самый большой ущерб наносит распространение всяких штук, которые бьют по близкой к тебе аудитории. Не прямо к твоей-твоей, а чуть дальше, следующий уровень — которая про тебя слышала, но все посты не читает. Именно таким образом уже второй раз пытается меня грохнуть команда Навального.
А у нас очередная трагедия - крысы бегут с корабля Анна Ведута, личный записыватель и тиражирователь слов Навального, валит из сраной Рашки РФ, прихватив 3 чемодана барахла. Как правильно отметил некий соратник Анны - "все там будем". Всё верно - туда вам и дорога.
Кстати, уезжает Ведута не куда-нибудь (оппозиционеры абы куда не валят, если что), а прямиком летит в Соединенные Штаты Америки. Лично меня порадовала тревожная, но вселяющая в диссидентов уверенность фраза, оставленная комментатором твиттера Ведуты:
Я так понимаю, речь идёт о том, что здесь их, слава тебе Господи, выпускают, а там, ин Год ви траст, их впускают. Так что плакать нечего, это правильно. Лучше сконцентрироваться на новых знаниях, за которыми и поехала Ведута. Ведь обучение будет проходить не в каком-то затрапезном американском университетишке, а в одном из самых дорогих университетов мира - Колумбийском университете. И это, во-первых, большая радость, что их туда впускают, потому что оппозиционеру тяжело без американских знаний (Навальный учился полгода в Йельском университете), а во-вторых, будет обидно, если свыше 200 000 долларов останутся не при делах. Дело в том, что год обучения в Колумбийском университете обходится в 50 000 долларов, то есть - почти 2 млн рублей.
В 24 года средней руки американец может только мечтать о таком образовании. Откуда у девочки-пресс-секретаря такие деньжищи?
Навальный надеется, что Анна будет выполнять его заказы по розыску за рубежом недвижимости российских чиновников. Но это ещё бабушка на двое сказала. А вот то, что очевидно состоится, судя по переписке в Твиттере, так это грядущая встреча Ведуты с гениальным жуликом из ФБК - Володей Ашурковым:
А как найти Ашуркова? Надо лететь в Лондон. Теперь он там скрывается от правосудия за деньги, украденные из ФБК. Может быть, господин Ашурков и проспонсировал бедную девочку на учёбу в престижном вузе? Или здесь надо искать руку Госдепа, ведь Колумбийский университет известен своими связями с ЦРУ, а в его стенах получали образования будущие предатели страны из ближайшего окружения Горбачева? - в Колумбийском университете в конце 1950-х годов стажировались будущий член Политбюро КПСС Александр Яковлев (которого ныне многие считают одним из идеологов развала Советского Союза) и будущий генерал КГБ Олег Калугин (бежавший в начале 1990-х в США).
Но давайте о веселом. Несмотря на то, что главный идеолог и создатель ФБК - Алексей Навальный находится под домашним арестом, как и многие его соратники, вроде Янкаускаса и Ляскина, исполнительный директор Фонда борьбы с коррупцией Владимир Ашурков прячется в Лондоне, мы не будем унывать и пожелаем Ане Ведуте учиться на "отлично".
Спустя несколько лет, Аня, наверное, вернется в Россию, и, возможно, захочет снова делать революцию. Мы этот факт будем держать на контроле. И ждать. Но лучше ей этого не делать, а остаться в радушной и гостеприимной для неё Америке.
